Средь путей живописца тушь простая выше всего. Он раскроет природу природы, он закончит деяние творца.

            Порой на картине всего лишь в фут пейзаж он напишет сотнями тысяч верст. Восток, и запад, и север, и юг лежат перед взором во всей красе. Весна или лето, осень, зима рождаются прямо под кистью.

            Когда приступаешь ты к водным просторам, бойся класть плавучие горы. Когда расположишь ты ветви дорог, свитых не делай, сплошных путей.

            Хозяину-пику лучше всего быть высоко торчащим; гости же горы нужно, чтоб мчались к нему.

            Там, где сгиб и обхват, поместим, пожалуй, монашеский скит; у дороги, у вод мы поставим простое жилье.

            Селу или ферме придай ряд деревьев, составив их в рощу: их ветки охватывать тело картины должны. Горе иль обрыву дай водную ленту: пусть брызжет и мчится… Однако потоку не следует течь как попало.

            У рта переправы должно быть лишь тихо и пусто; идущие люди пусть будут редки, в одиночку.

            Дав мосту-понтону на лодках плыть, все ж хорошо вздеть его выше. Поставив рыбачий челн человека, снизить его, скажу, не помешает.

            Средь скал нависших и опасных круч хорошо б приютить странное дерево. В местах, где высится стеною кряж, невозможно никак дорогу прокладывать.

            Далекий холм сольется с ликом туч, а горизонт небес свой свет с водой соединит.

            В том месте гор, где их замок иль крюк, проток скорей всего оттуда выводи. Когда ж дорога подошла к утесу, здесь можно дать навесной мост.

            Когда на ровном месте высятся хоромы и террасы, то надо бы как раз, чтоб ряд высоких ив стал против человеческих жилищ; а в знаменитых горных храмах и молельнях достойно очень дать причудливую ель, что льнет к домам иль башням.

            Картина дали дымкою накрыта, утес глубокий – в туче, как в замке. Флажок на виннице пусть высоко висит среди дороги, а парус странника недурно опустить в начале вод.

            Далекие горы нужно снижать и раскладывать; близким же рощам надо скорее дать вынырнуть резко…

            Когда рука пришла к кистям и туши, бывает, что она блуждает и играет в забытьи… А годы, луны вдаль идут и в вечность, - и кисть пойдет искать неуловимых тайн. Таинственно-прекрасное прозреть – не в многословии секрет; но тот, учиться кто умеет, пусть все ж идет за правилом-законом.

            Верх башни храмовой пусть будет у небес: не следует показывать строений. Как будто есть, как будто нет; то вверх идет, то вниз бежит…

            Холмы заросшие, бугры земли лишь частью приоткроют верх жилища: травою крытый дом и тростниковый павильон тихонько выдвигают жердь и шест.

            Гора поделена на восемь граней, а камень виден с трех сторон.

            Когда рисуешь беззаботность туч, то не давай клубиться им грибом узорным чжи.

            Фигуры пусть не больше дюйма с небольшим, а сосны сун и туи бо пусть выйдут фута на два ввысь.

            Когда рисуешь ты в пейзаже горы-воды, то мысль твоя лежит за кистью впереди… Гора в сажень, деревья ж в фут, дюйм для коней и доли для людей.

            Далекие фигуры все без ртов, далекие деревья без ветвей. Далекие вершины без камней: они, как брови, тонки-неясны. Далекие теченья без волны: они – в высотах, с тучами равны.

            Такое в этом откровенье!

            Талия горная тучей закрыта; стены скалы прикрыты потоком; башня-терраса прикрыты деревьями; путь же проезжий застлан людьми.

            На камень смотрят с трех сторон, в дорогу смотрят с двух концов; гляди в деревья по верхам, смотри в воде ступню ветров.

            Вот таковы законы!

            Когда изображаешь горы-воды, рисуй холмы хоть ровным-ровные, но с острою вершиной; рисуй вершины острым-острые, но в связной цепи; рисуй скалу с отверстием пещеры и стену острую отвеса; рисуй повисшие в пустотах глыбы и круглые, как шар, холмы.

            Река – дорога вдаль, прошедшая везде; когда же две горы сожмут дорогу, то называй ущельем это. А если две горы сожмут реку, потоком это именуем.

            То, что похоже на гряду, но выше, называй хребтом; а то, что ровно тянется, куда бы ни хватал твой взор, то именуем нагорьем.

            И если кое-как на это обратить вниманье, то вот и общее подобие пейзажа!

            Кто смотрит на картину, тот стремится видеть прежде всего дух. Затем уж различает он, где чисто, где мазки.

            Реши, что гость и что хозяин: кто примет и с поклоном кто придет. Расположи в величественный ряд толпу вершин; коль много их – то хаос, беспорядок; коль мало – вяло, простовато.

            Не надо их ни много и ни мало… Лишь различи, что дальше и что ближе.

            Далекие горы не могут с ближайшими слиться горами. Далекие воды не могут с ближайшею слиться водой.

            Где в талии горы прикрыт обхват, поставь туда строения храмовые; где берега реки – обрыв, а дальше – насыпь и плотина, клади, пожалуй, маленький мосток.

            Где нет дороги, там пусть рощи и леса; где берег прерван – древний переезд; где воды прерваны – в тумане дерева; где воды разлились – помчались паруса; а в тайнике лесов – жилище человека.

            Перед обрывом – древние деревья: их корни рваные свились узлом лиан; перед потоком – каменные глыбы: узор причудливый, следы воды на нем.

            Когда рисуются деревья чащ лесных, далекие редки и ровны, а близкие часты и высоки. Коль есть на них листва, то ветвь нежна, мягка; коль листьев нет, - упруга и сильна. Кора сосны – что чешуя; у туи ж белой взмотан ею ствол. Коль на земле растет, то корень длинный, ствол прямой; на камне ж – скрючена в кулак и одинока.

            В деревьях древних множество частей: мертвы они наполовину; в холодной роще спряталась пичужка; ей холодно, уныло-сиротливо.

            Коль идет дождь – не различишь ни неба, ни земли; не знаешь, где здесь запад и восток. Коль нет дождя, но ветер – только знай гляди за ветвями дерев. Коль ветра нет, но дождь – верхи дерев под тяжестью согнулись. Прохожий встал под зонт, рыбак надел рогожу…

            Приходит дождь – подобрались и тучи; а небо – синяя лазурь…

            Когда ж слегка туман и сеется тихонько мгла – гора усилит яшмовую сочность и солнце близится к косым отсветам…

            В природе ранней тысячи вершин хотят заутреть; дымка и туман тонки, неуловимы; мутна-мутна остатняя луна, и вид ее – сплошное помраченье.

            А вечером смотри: гора глотает красное светило, и свернут парус над речною мелью. Спешат идущие своей дорогой, и двери бедняка уже полуприкрыты.

            Весной: туман – замок, а дымка – что покров. Далеко дымка тянет белизну… Вода – что выкрашена ланем[1], а цвет горы чем дале, тем синей.

            Картина летом: древние деревья кроют небо, зеленая вода без волн; а водопад висит, прорвавши тучи; и здесь, у ближних вод, - укромный, тихий дом.

            Осенний вид: подобно небо цвету вод; уединенный лес густым-густеет. В воде осенней лебеди и гуси; и птицы в камышах, на отмелях песчаных…

            Зимой, смотри; земля взята под снег. Вот дровосек идет с вязанкой на спине. Рыбачий челн пристал у берегов… Вода мелка, ровнехонек песок.

            Коль ты рисуешь горы-воды вместе, ты должен рисовать по сменам этим.

            Теперь, коль скажем так:

            “Утесы-этажи в замке тумана”; иль так:

            “В Чуские горы тучи уходят”; иль так еще:

            “Осеннее небо утром очистилось”; иль так:

            “У древней могилы рухнувший памятник”; иль так еще:

            “Дунтин (озеро) в весенней красе”; иль так:

            “Дорога заглохшая, я заблудился”, - то все такого рода выраженья мы именуем подписью к картине.

            Вершины гор нельзя в одном шаблоне дать; верхушки дерева нельзя давать в одной манере. Одеждою гора себе берет деревья, а гору дерево берет себе, как кость.

            Нельзя давать деревья без числа: важнее показать, как стройны, милы горы. Нельзя нарисовать и горы кое-как: а надо выявить здоровый рост дерев.

            Картину, где подобное возможно, я назову пейзажем знаменитым.

 

 

Перевод В М Алексеева впервые опубликован в журнале “Восток” кн.3 (Пг., 1923), перепечатан в книжке-каталоге “Выставка китайской живописи” (Л., 1934 г., издание Государственного Эрмитажа) и в книге “Мастера искусства об искусстве”, т. I (М., “Искусство”, 1965).