Д.Т.Судзуки 

"Поле Дзэн"

 (из книги  под редакцией  К.Хамфриса - Лондон 1964).
 

Предисловие редактора "Срединного Пути"

Мы удостоены великой чести опубликовать в настоящей книге  эссе, которое его автор док. Судзуки -- ныне здравствующий в свои 94 года -- любезно позволил составить для этого специального  выпуска журнала "Срединный Путь". В основу эссе были  положены заметки, сделанные мисс Михоко Окамура и док. Карменом  Блэкером в ходе нескольких бесед с автором. Буддистский мир очень многим обязан док. Судзуки, осведомлённость которого столь велика, что мы порой склонны забывать, что духовный авторитет этого человека основывается на его собственных переживаниях. Поэтому биография док. Судзуки представляет такой большой интерес  для читателя его двадцати книг, вышедших в свет на английском языке. Но этот человек всегда встречал просьбы рассказать о себе  с "великим смирением", которое фактически является его именем -- Дайсэцу, ведь так его когда-то назвал мастер Соэн Роси.
Док. Судзуки остается верным своему имени и сейчас. Нам все же  удалось уговорить его рассказать немного о своей молодости и великом поиске истины. Выражая благодарность док. Судзуки за этот  уникальный материал, подготовленный при его содействии специально для настоящего выпуска нашего журнала, мы смиренно отдаем должное этому человека, благодаря деятельности которого западные люди  находят вдохновение на Пути Дзэн.

Мои родители были потомственными врачами из города Канадзава.  (Канадзава является центром префектуры Исикава, которая расположена на середине западного побережья Японии. В течение  трехсот лет эта префектура находилась под юрисдикцией феодального  клана Маэда, и предки док. Судзуки были врачами при дворе владыки Маэда.) Мои отец, дед и прадед были врачами, однако сами   умерли очень рано. Разумеется в те дни не было ничего удивительного в том,  что люди умирали молодыми, однако для врача при старом феодальном режиме  это было великой неудачей, потому что жалование, получаемое его семьей от владыки-феодала, после этого сокращали до минимума. Поэтому, хотя моя семья и относилась к сословию самураев, она была на грани  бедности ко времени смерти моего отца. После же его смерти -- а  мне тогда едва исполнилось шесть лет -- нашей семье пришлось еще хуже, поскольку в то время сословие самураев испытывало  экономические трудности, связанные с упразднением феодальной системы правления.

Смерть отца в те дни была, должно быть, большей утратой, нежели  теперь, потому что от отца как от главы семейства зависело  многое, и в первую очередь судьба его детей -- смогут ли они получить образование и найти себе работу. Этот удар судьбы пал на  меня, и поэтому, когда мне исполнилось семнадцать или восемнадцать лет, я серьезно задумался над своей кармой. Почему мне так не везет с самого начала жизни?

Мои мысли стали обращаться к философии и религии, и поскольку я вырос в семье, которая относилась в дзэнской секте Риндзай, не было ничего удивительного в том, что в поисках ответа на свои вопросы я обратился к Дзэн. Помню, как однажды я направился в риндзайский храм, к которому была приписана моя семья. Это был самый маленький храм в Канадзаве. Там я обратился к священнику с вопросами о Дзэн. Однако, как и многие дзэнские священнослужители в провинциальных храмах в те времена, он знал немного. Фактически, он даже не был знаком с "Хэкиганроку" ("Хэкиганроку" обычно переводят как "Скрижали лазурной скалы". Это один из самый важных сборников дзэнских текстов.), и поэтому наша встреча длилось недолго.

В те годы я имел обыкновение рассуждать на философские и религиозные темы с другими молодыми людьми моего возраста и помню, что одной из самых сложных проблем для меня тогда был вопрос о том, почему идет дождь. Почему дождь должен падать  сверху? Когда я вспоминаю об этом теперь, мне кажется, что тогда у меня меня занимало некое подобие христианского учения о дожде, который падает на праведных и неправедных. По воле случая в то время я несколько раз встречался с христианскими миссионерами.  Мне было около пятнадцати, когда в Канадзаву прибыл миссионер греческой православной церкви, который, помнится, вручил мне перевод на мой родной язык Книги Бытия в переплете японского образца и велел мне прочесть его, придя домой. Я так и сделал, однако книга показалась мне бессмысленной. Вначале был Бог -- но зачем Богу понадобилось творить мир? Этот вопрос не давал мне покоя.

В том же самом году моего близкого друга обратили в христианство протестанты. Он советовал мне принять крещение, потому что очень хотел, чтобы я тоже стал христианином, но я сказал ему, что приму крещение лишь тогда, когда точно буду знать, что христианство истинно. Меня по-прежнему занимал вопрос о том, почему Бог сотворил мир, и поэтому я отправился к другому, на сей раз протестантскому миссионеру и задал ему этот вопрос. Он ответил мне, что вещь может существовать лишь тогда, когда она имеет творца, и, стало быть, мир должен иметь творца. Когда же я спорил, кто сотворил Бога, он ответил, что Бог -- не тварь и поэтому творит себя сам. Такое объяснение не могло меня удовлетворить, и впоследствии я так и не стал христианином, потому что не получил ответа на свой вопрос.

Помню также, что этот миссионер всегда носил с собой большую связку ключей, и это казалось мне очень странным. В те дни в Японии люди ничего не запирали на замок. Поэтому, когда я видел у него так много ключей, я невольно спрашивал себя, почему он держит под замком так много вещей. Приблизительно в это время в моей школе появился новый учитель. Он преподавал математику, причем настолько хорошо, что я проявил интерес к его предмету. Но он, кроме того, увлекался Дзэн и был учеником великого мастера того времени Косэн Роси. (Имагита Косэн Роси был  предшественником Соэн Сяку Роси в храме Энгакудзи, Камакура. Док. Судзуки написал его биографию на японском языке). Мой учитель математики делал все от него зависящее, чтобы привить своим ученикам интерес к Дзэн, и с этой целью распространял среди них печатные копии работы Хакуина Дзэндзи "Оратэгама", или "Мой маленький железный чайник", -- это сборник писем Хакуина Дзэндзи (1685 - 1769) своим ученикам. Перевод этого произведения на английский содержится в книге "The Embossed Tea-Kettle", trans. by Dr. R.D.M.Shaw. Allen and Unwin. 1963. Многое в этой книге было мне не понятно, но почему-то я был сильно тронут ею. Чтобы узнать о ней больше, я решил посетить мастера Дзэн Сэцумон Роси, жившего в храме Кокутайдзи, который находился недалеко от городка Такаока в провинции Эттю. Я вышел из дома, почти совсем не представляя себе, как добраться до этого храма. Все сведения, которыми я располагал, сводились к тому, что Кокутайдзи находится где-то к окрестностях Такаока. Помню, как мне довелось путешествовать через горный перевал  Курикара в конном омнибусе, в котором помещались лишь пять или шесть человек. Дорога и омнибус были ужасными, и я помню, как на ухабах я головой ударялся о потолок. Остаток пути от Такаока до храма я, надо полагать, прошел пешком.

Я прибыл в Кокутайдзи без каких-либо рекомендаций, однако монахи с готовностью приняли меня. Они поведали мне, что Роси (Роси -- наставник в дзэнском монастыре. Он встречается с учениками в ходе сандзэн (личных интервью) и курирует их занятия  дзадзэн (медитацией)) временно отсутствует. Они также сказали мне, что если мне угодно, я могу позаниматься дзадзэн в помещении для посетителей при храме, пока он не вернется. Мне  объяснили, как сидеть и дышать, а затем велели продолжать в том же духе и оставили в маленькой комнатушке одного. Через день или два после этого Роси вернулся, и меня отвели на аудиенцию с ним. Разумеется, тогда я еще не знал, как подобает вести себя по время сандзэн. Мне лишь сказали, что я могу пойти и встретиться с Роси, что я и сделал с копией "Оратэгамы" в руках.

Значительная часть "Оратэгамы" написана довольно простым языком, однако в этом произведении попадаются и некоторые довольно сложные дзэнские термины, понять которые я не мог. Я попросил Роси объяснить мне смысл этих слов. Он повернулся ко мне и сердито сказал: "Зачем ты задаешь глупые вопросы?" После чем меня отправили обратно в комнатку при храме и велели продолжать сидеть со скрещенными ногами. Я остался наедине с собой. Никто со мной не разговаривал. Даже монахи, которые приносили мне еду, не произносили ни слова. Это был первый случай в моей жизни, когда я оказался вдали от дома, и поэтому мне сразу  же стало одиноко, и я начал тосковать по дому. Мысли о матери, по которой я очень скучал, не выходили у меня из головы. Поэтому после четырех или пяти дней сидения в комнатке я покинул храм и отправился домой. Не помню, как я прощался в Роси, но зато прекрасно помню, как был рад снова увидеть свою мать. С моей стороны это было постыдное бегство.

Затем я начал преподавать английский в маленькой деревне Такодзима на полуострове Ното, который выступает в Японское море. На этом полуострове располагался синский храм, где жил образованный священник, который показал мне книгу текстов школы Юйсики "Хяппо Мондо" -- "Вопросы и ответы о сотне дхарм". Однако она оказалось столь абстрактной и далекой от всего известного мне, что несмотря на желание докопаться до сути, я не понял в ней практически ничего.

Затем я получил направление преподавать в Микаве -- городке, который находился в пяти ри (пятнадцати милях) от моего дома в Канадзаве. Опять я очень скучал по матери, и поэтому каждый выходной проходил путь пешком туда и обратно, чтобы повидаться с ней. Дорога в один конец занимала около пяти часов, и это означало, что прийти в школу вовремя я мог только мне в том случае, если выходил из дому в час ночи с воскресенья на  понедельник. Я всегда откладывал выход из дому до последнего момента, чтобы быть с матерью как можно дольше.

Здесь можно упомянуть также о том, что английский, который я тогда преподавал, был весьма необычен -- столь необычен, что когда я впоследствии оказался в Америке, никто не мог понять моих слов. Мы всегда переводили все буквально, и я помню, как меня озадачивало то, что англичане говорят "собака имеет четыре лапы", или "кошка имеет хвост". Дело в  том, что в японском языке слово "иметь" не используется таким образом, и поэтому, если вы говорите по-японски "я имею две руки", это означает, что вы держите в руках две руки кого-то другого. Впоследствии я пришел к выводу, что акцент, который люди Запада делают на обладании, свидетельствует о том, что они склонны отдавать предпочтение силе, дуализму и противостоянию, тогда как для жителей Востока это не столь характерно.

В течение шести месяцев пребывания в Микаве Дзэн я не изучал. Однако затем я переселился в Кобэ, где юристом работал мой брат. Еще через некоторое время он отправил меня учиться в Токио, выплачивая мне по шесть йен в месяц, тогда как жилье и питание студента тогда стоило около трех с половиной йен в месяц. Из столичных учебных заведений я выбрал для себя университет Васэда, однако, прибыв в Токио, я сразу же отправился в Камакуру, чтобы изучать Дзэн под руководством Косэн Роси, который был в то время  настоятелем монастыря Энгакудзи. Помню, как целую ночь шел пешком из Токио в Камакуру, выйдя из Токио вечером и прибыв к Камакуру рано утром. (От Токио до Камакуры тридцать миль.)

Монах-сика, принимающий посетителей, повел меня на первую встречу с Роси, в ходе которой я, как того требовал этикет, преподнес Роси на подносе "деньги на благовония": десять сэн завернутых в бумажку. Монах, принимающий посетителей, поразил меня тем, что от него веяло дзэнским духом, и выглядит он в точности так, как Дарума (Дарума -- японского прочтение имени первого патриарха Дзэн-буддизма Бодхидхармы (санскр.), или Дамо (кит.), который, согласно преданию, прибыл в Китай из Индии в 520 г.н.э.), изображения которого я видел раньше. Когда я впервые встретил Роси, ему было 76 лет. Это был очень большой человек, как к прямом, так и в переносном смысле, однако при ходьбе он испытывал затруднения, поскольку недавно перенес удар. Он спросил меня, откуда я прибыл, и когда я ответил, что родился в Канадзаве, он остался доволен и посоветовал мне продолжать изучать Дзэн. Тогда считалось, что жители провинции Хокурику, на территории которой находится Канадзава, отличаются усердием и терпеливостью.

Когда я встретился с ним в следующий раз в формальной обстановке, он дал мне коан (Коан -- это слово или фраза, которые не могут  быть поняты рассудком. Роси дает ученику коан, чтобы тот с его помощью постиг реальность, которая простирается за пределами дуалистической мысли.) "сэкисю, или "хлопок одной рукой".  В то время я не был готов приступить в работе над
коаном, ведь в отношении всего, что касалось Дзэн, мой разум был подобен чистому листу бумаги. На нем могло быть написано все, что угодно. Когда я впоследствии приходил к Роси на сандзэн, он каждый раз молча показывал мне свою левую ладонь, что приводило меня в крайнее замешательство. Помнится, я пытался найти рациональные объяснения "хлопку одной рукой", однако  Косэн Роси сразу же отвергал их. Таким образом, после нескольких сандзэн с ним мне показалось, что я зашел в тупик.

Одна встреча с Роси особенно запомнилась мне. Он завтракал на веранде с видом на пруд, сидя на маленьком грубо сколоченном стульчике. Он то и дело черпаком подбрасывал себе из глиняного горшка рисовую кашу, которую ел из своей монашеской кружки. После того, как я три раза поклонился ему, он велел мне сесть за стол напротив него. Я не помню, о чем тогда шла речь,  однако каждое его действие -- жест, которым он пригласил меня сеть; движения, которые он делал, когда доставал кашу из горшка, -- запомнилось мне навсегда. Да, именно так должен вести себя дзэнский монах, думал я. От него веяло прямотой, простотой, целостностью и, разумеется, чем-то еще, что не может быть выражено в словах.

Мое первое посещение его лекции-"тейсё" также невозможно забыть. Все происходило очень торжественно и началось с воспевания монахами "Сутры Сердца", а затем "Последних слов" Мусо Кокуси  ("Последние слова" Мусо Кокуси можно найти в книге D.T.Suzuki, "Manual of Zen Buddhism", Kyoto 1935, p. 182. -- "Ученики у меня бывают трех типов" и т.д.)  Тем временем Роси простерся перед статуей Будды, но потом сел на стул перед алтарем, словно собирался читать лекцию Будде, а не монахам. Затем ассистент принес ему подставку для книги, и когда пение окончилось, он как раз был готов начать лекцию.

Лекция было посвящена 42-ой главе "Хэкиганроку", в которой описано, как Хо-кодзи пришел к Якусану, а после встречи Якусан попросил десятерых монахов провести его до ворот храма. В ходе разговора, который имел место по пути, были произнесены следующие слова: "Мелкий снег падает снежинка за снежинкой, и каждая снежинка садится на отведенное для нее место".

Мне показалось, что падение снежинок -- довольно странная тема для разговора между дзэнскими монахами, однако Роси просто прочел этот отрывок и не сказал ни слова в объяснение. При этом он, казалось, находился в состоянии оцепенения, словно завороженный звучанием собственного голоса. Хотя я и не понял тогда, какое отношения к происходившему имели снежинки, само чтение произвело  на меня такое сильное впечатление, что я и сейчас вижу перед собой Роси, сидящего на стуле перед открытой книгой и  произносящего слова: "Мелкий снег падает снежинка за снежинкой".

Все это происходило в 1891 году, когда ему было 76, а мне 21. Я помню также, как в этом году посетил по время празднования зимнего солнцестояния церемонию Тодзи, перед которой монахи, собравшись вместе, мололи рис, чтобы испечь рисовые пирожки для традиционной ночной пирушки. Первый рисовый пирожок всегда  преподносят Будде, а второй -- Роси. Косэн Роси очень любил рисовые пирожки с соусом из тертого дайкона (Дайкон -- большая длинная белая редиска; овощ, широко распространенный в Японии) и мог съесть их очень много. Он попросил, чтобы ему принесли еще пирожков, однако прислуживавший монах отказал на том основании, что много есть нехорошо. На это Роси ответил: "Если я приму лекарство, со мной ничего не случится".

16 января следующего 1892 года Роси скоропостижно скончался, и случилось так, что я был свидетелем его смерти. Я как раз находился в смежной комнате вместе с прислуживающими монахами,  когда неожиданно мы услышали, как за стеной рухнуло что-то тяжелое. Монах-слуга вскочил в комнату Роси и увидел, что тот без сознания лежит на полу. Очевидно, выходя из ванной, его хватил очередной удар, и он упал, ударившись головой о стеллаж выдвижных ящиков. Громкий звук, который мы услышали, раздался, когда тучное тело Роси повалилось на пол. Сразу же послали за доктором. Он прибыл, пощупал пульс и оказал, что принимать меры уже поздно --
Роси скончался.

На должности настоятеля монастыря Энгакудзи Косэна Роси сменил Сяку Соэн. (Сяку Соэн известен на Западе как автор книги Soyen Shaku, "Sermons of a Buddhist Abbot", Chicago, 1906. Он
был главным учеником Имагиты Косэна (см. одно из предыдущих примечаний). Ему исполнилось только двадцать пять лет, когда он получил от своего наставника "печать" мастера (инка). В 1893 году он принял участие во Всемирном Конгрессе Религий в Чикаго, а затем много путешествовал по Европе.) Во время смерти Косэна Роси он подавал великие надежды, поскольку только что раз вернулся из турне по Цейлону, где изучал буддизм Теравада. Он не отличался выдающимися интеллектуальными способностями, однако получил "инка-сёмэй", которое дает право быть Роси, в молодости -- что было случалось довольно редко, ведь для достижения такой глубины понимания человеку обычно требуется около пятнадцати лет. Получив инка, он поступил в университет Кэио, чтобы изучить западные науки. Это тоже было весьма нетипично для дзэнского священника. Многие отзывались об этом неодобрительно, включая и самого Косэн Роси, который сказал, что знакомство с западными науками не даст Сяку Соэну ничего. Однако Сяку Соэн никогда не обращал внимания на критику со стороны других людей и следовал по раз и навсегда  избранному пути. Он был очень интересной личностью с довольно неординарными задатками.

На похоронах Косэн Роси Сяку Соэн совершил все церемонии, выступая в роли главного ученика покойного. Весной 1892 года он был назначен новым настоятелем, и я начал ходить на сандзэн к нему.

Он сменил мне коан на "Му", поскольку я не подавал надежд на решение "хлопка одной рукой". Он считал, что, работая над "Му", я достигну кэнсё легче и быстрее. Новый Роси тоже не помогал мне совладать с коаном, и поэтому после нескольких сандзэн мне снова не было чего сказать.

Затем для меня последовали четыре года борьбы психической, физической, моральной и интеллектуальной. Я интуитивно чувствовал, что по большому счету понять "Му" очень просто, однако я не представлял себе, как можно справиться с таким простым делом. Подсказку можно найти в книге, и поэтому я читал все книги по Дзэн, которые мне удавалось достать. Подле храма
Буцунити, в котором я тогда жил, находилось святилище Ходзё Токимунэ. (Ходзё Токимунэ был регентом, который в 1282 году основал к северу от Камакуры дзэнский монастырь Энгакудзи, при
одном из небольших храмов которого многие годы жил док. Судзуки.) В одной из комнат святилища хранились книги и письменные документы храма. Летом я проводил практически все свободное время в этой комнате, читая все, что попадало в мой руки. Мое познания в китайском были тогда весьма ограничены, и поэтому многие тексты понять я не мог, однако делал все от меня зависящее, чтобы приблизится к "Му" интеллектуально.

Одной из книг, на которые я тогда обратил внимание, была антология "Дзэнкан Сакусин" -- "Удары плетью, необходимые для того, чтобы ты вошел в дзэнские врата" -- составленная Сюко, китайским мастером Дзэн времен династии Мин. В этой книге содержались наставления для дзэнских монахов и советы  различных мастеров о том, как обращаться с коаном. В сборнике я нашёл одну цитату, которая, как мне казалось, в моем случае может послужить руководством к действию. Она гласила: "Если у тебя достаточно веры, у тебя достаточно сомнения, а если у тебя
достаточно сомнения, у тебя достаточно сатори. Знания, глубокомысленные изречения, переживания и амбиции, которые ты накопил до того, как начал изучать Дзэн, -- все это должно быть отброшено. Всю силу своего разума устреми на решение коана. Сиди, как вкопанный, независимо от того, день на дворе или ночь, и не думай ни о чем, кроме коана. Если ты поступишь так, скоро ты окажешься вне времени и пространства, как мертвец. Когда ты достигнешь этого состояния, что-то внутри тебя придет в движение, и через мгновение ты почувствуешь, что череп разорвало на куски.  Тогда ты осознаешь то, что не приходит извне, а вечно пребывает внутри".

Впоследствии я прилагал некоторые усилия, заставляя себя сидеть ночью в пещере на задворках храма Сяридэн, где хранился зуб Будды. (Храм Сяридэн монастыря Энгакудзи -- единственный сохранившийся до наших дней образец храмовой архитектуры времен династии Сун. Он очень мал и выполнен с строгом стиле. Во время великого землетрясения 1923 года этот храм пострадал, но впоследствии был восстановлен.) Между тем я никогда не отличался силой воли и поэтому, чтобы не сидеть в пещере целою ночь, довольно легко находил повод уйти из нее -- такой, например, как комары.

В течение этих четырех лет я много писал и, в частности, перевел на японский язык книгу док. Каруса "Евангелие от Будды", однако все это время коан не давал мне покоя. Несомненно, решение коана было тогда моим основным занятием, и я помню, как однажды сидел в поле под копной рисовой соломы и думал, что если я не могу понять "Му", жизнь не имеет для меня ровным счетом никакого смысла. Нисида Китаро (Нисида Китаро (1870 -- 1945) -- выдающийся современный японский философ и близкий друг док. Судзуки с ранней молодости. См. Его книгу Nishida Kitaro, "A Study of Good", trans. by V.G.Viglielmo, Tokyo: Japanese National Commission for UNESCO, 1960.) даже записал как-то в своем дневнике, что я в это время много говорил о самоубийстве, хотя у меня в памяти это не отложилось. Обнаружив, что мне нечего больше сказать Сяку Соэну о "Му", я перестал ходить к нему на сандзэн, кроме сосана, или обязательного сандзэн во время сэссин. (Сэссин – период усиленной медитации, длящийся одну неделю.)  И тогда наша встреча обычно заканчивалась тем, что Роси бил меня.

Часто бывает так, что человек не может мобилизовать все силы на решение коана до тех пор, пока в его жизни не назреет кризис. Хорошее подтверждение этому дает история из сборника "Кэйкёку  Содэн" -- "Истории куманики и чертополоха", -- в котором один из учеников Хакуина Дзэндзи приводит необычные случаи из своего дзэнского опыта.

Однажды монах прибыл с Окинавы для того, чтобы изучать Дзэн под руководством опытного и решительного мастера Суио, выдающегося последователя Хакуина, ведь именно Суио научил Хакуина рисовать. Монах пробыл у Суио в течение трех лет, работая над коаном "хлопок одной рукой". Он все никак не мог решить решил свой коан, хотя время отправляться обратно на Окинаву уже было не за горами. Он был очень раздосадован и пришел к Суио в слезах. Мастер утешил его: "Не беспокойся, отложи свой отъезд еще на недельку и продолжай сидеть, собравшись со всеми своими силами". Прошло еще семь дней, но коан не был решен. Снова монах пришел к Суио, который велел ему отложить отъезд домой еще на неделю. Когда прошла и эта неделя, а монах все еще не решил коан, мастер сказал: "Есть много древних историй, в которых ученик решает коан после трех недель, поэтому попробуй посидеть еще недельку". Однако прошла еще одна неделя, а коан так и не был решен, и тогда мастер сказал: "Отложи отъезд еще на пять дней". Между тем прошло и эти пять дней, но монах не приблизился к решению коана, и тогда мастер сказал: "Тебе дается еще три дня, и если ты не решишь коан за эти три дня, тебе придется умереть!"

И тогда впервые за все это время монах всецело посвятил  оставшиеся у него силы работе над коаном, и через три дня решил его.

Мораль этой истории в том, что человек должен прилагать усилия,  выкладываясь при этом до конца. "Крайность у человека -- возможность для Бога". Часто бывает так, что сатори приходит
лишь тогда, когда отчаяние достигает предела, и человек готов уже покончить с собой. Я склонен считать, что на пути к смерти многие переживают сатори, однако это происходит слишком поздно, и они уже не могут вернуться к жизни.

Обычно у человека имеется большой выбор занятий, и он легко находит повод работать над коаном вполсилы. Поэтому, чтобы решить коан, нужно дойти до крайности и не иметь возможности отступать. Тогда остается только одно, и отступать дальше некуда.

В моей жизни такой переломный момент наступил, когда было окончательно решено, что я должен отправиться в Америку, где буду помогать док. Карусу переводить "Дао-Де-Дзин". Тогда я понял, что "рохацу сэссин" (Словосочетание "рохацу сэссин" происходит от японских слов "ро" (декабрь) и "хацу" (восемь). Восьмое декабря традиционно считается в буддийском мире днем просветления Будды. В течение этого сэссин, который начинается первого декабря и заканчивается на заре восьмого, монахи прилагают все усилия для достижения  просветления. Обычно в это время они медитируют так усердно, что не ложатся спать целую неделю.) этой зимой (Речь идет о рохацу сэссин 1896 года) будет моим последним шансом походить на сандзэн, что если я на этот раз не решу коан, возможно, я не решу его никогда. Таким образом, в этот сэссин я был вынужден приложить все свои духовные усилия.

Вплоть до этого времени я постоянное осознавал, что "Му" пребывает у меня в уме. Между тем, поскольку "Му" осознавал "я", это означало, что я в той или иной мере отличаюсь от "Му" и, стало быть, не могу войти в подлинное самадхи. Однако в концу сэссин -- где-то на пятый его день -- я перестал осознавать "Му". Я и "Му" стали одним, я отождествился с ним, так что между нами не было больше различия, обусловленного моим осознанием "Му". Это и есть истинное состояние самадхи.

Однако такого самадхи не достаточно. Ты должен выйти из этого состояния, быть пробужденным из него, и это пробуждение есть праджна. Момент выхода из самадхи, момент видения всего таким, каково оно есть, -- это и есть сатори! Выйдя в один из дней этого сэссин из подлинного состояния самадхи, я сказал: "Вижу, вот оно!"

Не имею представления о том, как долго я находился в состоянии самадхи, но помню, что пробудился из него под звон колокольчика. Я сразу же пошел на сандзэн к Роси, и он задал мне несколько "сассё" -- проверочных вопросов о "Му". Я ответил на все из них, кроме одного, который заставил меня усомниться, и тогда Роси выгнал меня. Однако на следующее утро я снова пришел на сандзэн и на этот раз ответил на все вопросы. Помню, как тогда ночью я возвращался из монастыря к месту жительства в храме Кигэнин и видел деревья в лунном свете. Они казались прозрачными, и я был прозрачным тоже.

Мне бы хотелось подчеркнуть важность осознания пережитого. После кэнсё (Кэнсё, или "видение собственной природы", -- переживание, которое можно назвать первым проблеском сатори, или просветления.) я все еще не осознал полностью своего переживания. Я все еще продолжал жить во сне. Более глубокое постижение пришло позже, во время моего пребывания в Америке, когда дзэнская сентенция "хидзи сото-ни магарадзу" -- "локоть не выгибается наружу" -- вдруг стала очевидной для меня. Может показаться, что фраза "локоть не выгибается наружу" подразумевает необходимость, однако тогда я внезапно увидел, что это ограничение в действительности является свободой, подлинной свободой. Тогда я почувствовал, что вопрос свободы воли понят мною окончательно.

Впоследствии решение коанов затруднений у меня не вызывало. Конечно же, чтобы углубить кэнсё -- первый проблеск просветления, -- нужно решать другие коаны, однако важнее всего пройти через первое переживание. Другие коаны нужны лишь, чтобы сделать первое переживание всеобъемлющим и дать возможность человеку понять его более глубоко.  
 
Перевод А. Мищенко