Леонард Прайс

На кладбище и обратно

Листья Бодхи выпуск No. 96
Буддийское Издательское Общество
Канди, Шри-Ланка

Авторские права принадлежат Буддийскому Издательскому Обществу, 1983 г.
Только для бесплатного распространения

---

В этом городе, как и во всех городах, мертвым отводится немного пространства. Наши дела и развлечения сотни раз ведут нас мимо старых железных ворот по пути к более, как нам кажется, важным местам. Однако в это свободное утро, когда время немного замедлилось, и мы чисто случайно взглянули на эти холмы из камня и плюща, давайте по-настоящему отправимся на кладбище и пройдемся вдоль его извилистых дорожек. День прекрасный (в противном случае мы наверняка бы не решились прийти сюда), цветы блестят дождем, прошедшим накануне вечером, и ранний ветерок разносит легкий аромат. Кто-то стоит посреди ворот рядом с мольбертом и пишет красками цветы.

Чуть дальше, сторож подрезает изгородь. Признаки благоприятные - мы будем в уединении, но не в одиночестве, а благосклонность утра сдержит нападение тоски. Мы можем даже позволить себе внимательно поразмышлять над соответствующей месту темой.

На этих бережно ухаживаемых склонах музыка птиц странным образом смешивается с бесчисленными свидетельствами смерти. Земля наполовину усеяна каменными воспоминаниями, а промежуточное пространство полно обелисков и ангелов. Имена и даты окружают нас, некоторые отчетливые и еще свежие, другие истертые и почти канувшие в забвение, - все охватывают нас подробностями прожитых жизней - из такой-то семьи, такого-то возраста, с такими-то добродетелями, с такой-то надеждой на небеса. Что это может значить для нас, особенно если у нас здесь нет семьи? Ветер бросает тень на ярко зеленую траву - мы тоже умрем. Птицы продолжают петь, пчелы жужжат в фиалках, и эта мысль не так уж ужасна. Не так уж ужасна, напоминаем мы себе, если лихорадка жизни закончится здесь, окутанная в жимолость и южные ветра.

Мы продолжаем идти, читая хроники горя: любимая жена, трехдневный младенец, дочь, сын, любимые дети. Поколения вытягивается из мира цепью смертности. Отмечают ли эти камни собой конец или только продолжение? Покойные продолжают свой путь в соответствии со своими деяниями, в то время как мы, живые, остаемся чтобы горевать. Где конец? Эти живописные камни отмечают собой лишь предел нашего познания. Укрась их садовник как пожелаешь, они свидетельство нашей беспомощности.

Шум города постепенно затихает и теряет свою силу в этих гранитных землях, пока подавляющая тишина не начнет сопровождать наши шаги. Несмотря на свою решительность и сияющее солнце, мы обеспокоены, и вернулись бы обратно к воротам, но странным образом мы затерялись, и холмы продолжают тянуться со своими неприкрашенными надписями. Нам ничего не остается как продолжать идти. Несомненно, мы живы, и пока мы живем мы можем проверить философские подходы на огромной смертности, окружающей нас. Посмотри, в воздухе порхает, как нам кажется, радостная бабочка. Вон под той могилой живет бурундук - посмотри как он выскочил и снова скрылся в своей норке. На некоторое время мы приободрились, но затем вновь погрузились в сомнение, чего ради должны мы сокрушаться о прекращении жизни и приветствовать ее повторение? Мы изнываем от чувств, клонящих нас то в одну, то в другую сторону, и мы желаем стабильности в этом изменчивом мире. Самсара, нам говорят, это ужасный круг рождений и смертей, однако это смятение, эта настойчивость сомнения - разве они не являются той же самсарой?

Мы едва можем сделать шаг не боясь пойти в неверном направлении, так переполнено это кладбище. Мы осторожно идем, продолжая колебаться по поводу этих прекрасных, ужасных холмов. Здесь, где дорожка на некоторое время становится прямой, давайте остановимся и поэкспериментируем закрыв свои глаза. Сразу же мир проваливается в красную тьму и воздействия ветра с солнцем. Теперь, мы нерешительно сделаем шаг, ощущая гравий под ногами, воображая границы и опасности. Мы двигаемся дальше. Где-то земля обрывается, но где? Тревога охватывает нас своими кольцами, и мы бродим по своему уму - с невидимыми, однако предполагаемыми с каждой стороны опасностями. Откройте глаза! Мир снова ослепляет нас, зеленый и прекрасный, медленно и почти с насмешкой успокаиваясь. Действительно ли мы уверены, что есть реальность? Действительно ли мы уверены, что понимаем смерть?

Вот, в тени расположена железная скамейка, на которой мы можем отдохнуть и рассмотреть нашу ситуацию. Закрыты глаза или открыты, - именно ум создает наш мир.

Ум возбуждает страх, ум дает пристанище скорби, ум движет мыслями и конечностями в соответствии со своей природой. Что это за природа? Если судить с позиции нашего смятения и непостоянства, это беспокойство. Мы, как может показаться, не закреплены в пространстве или в убеждениях, не обладаем полным контролем над чем-либо. Если мы внимательно понаблюдаем, здесь в полутишине, мы можем заметить волнение, беспокойство, тревогу этого непостоянного ума. Он не знает себя, он не знает мира, он только хочет и ненавидит по очереди. Благоухание цветов мгновенно возносит его до рая. Высеченная на мраморе история умерших детей погружает его в отчаяние. Ворона на каменной голове ангела вызывает улыбку. Свежее имя на старом памятнике вызывает в нас дрожь. Восторг тянет нас в одну сторону, скорбь в другую. И ни одно из них не может вывести нас за пределы сомнения и страха.

Ум беспрестанно протекает в мгновениях, вспыхивающих и сразу же затухающих. Каждое из них рождается и умирает - рождение и смерть каждой мысли и каждого дыхания, происходящие прямо сейчас, пока мы с тревогой вглядываемся в горизонт в поисках воображаемой Великой Смерти. Задумайтесь над этим умиранием, которое происходит все время - вспышки памяти и ощущений, судороги клеток, стремительный поток желания и отвращения, - все, вращающиеся в рождении и смерти, рождении и смерти - утомительном круговороте самсары. Каждое мгновение прекращается, но не дает покоя, поскольку оно зажигает своего преемника; и этим физическая смерть, увековеченная вокруг нас, ничем не отличается - неспокойное пламя существа передается дальше и дальше. То, чего мы опасаемся там снаружи, среди высеченной на камне скорби кладбищ, пылает здесь, в уме, прямо сейчас. Смерть была нашим соседом задолго до того, как мы пришли размышлять над этими надгробиями. Будда понимал это. Мы пока еще нет, и поэтому дрожим в присутствии невинного камня - широко раскрыв глаза при виде символа, и слепые к очевидному факту.

Сидя здесь наедине, пока тень молча прыгает вокруг нас, мы держим все миры в своих руках, и можем изучать их так, как этому учил нас Будда, не с жаждой, но с чистым беспристрастием, которое открывает голую истину и освобождает созерцателя. Будда называл жажду источником страдания. И в самом деле, по мере того как мы становимся все более внимательным, что обнаруживаем мы как не жажду, гнездящуюся даже в пределах одного мгновения? Каждой маленькой смерти, каждому жалкому разочарованию, предшествует рождение, вспышка желания, основывающегося на неведении. Будучи слепыми к истиной природе явлений, мы постоянно порождаем страсть, которая тянет то туда то сюда, никогда не удовлетворенная, выковывая, в мгновении, звено за звеном цепь, сковывающую нас в продолжение многих лет. События сами по себе это всего лишь события; заблуждающийся ум окружает их страхами и удовольствиями и затягивает цепь смертности вокруг себя.

Это кладбище с его твердыми камнями всего лишь зеркало, в которое Будда приглашает нас заглянуть, чтобы обнаружить похоронную процессию в самих себе. Предположим мы заглянули. Предположим, мы способны осознать прискорбное состояние своего ума. Но что можно поделать с этим? Если рождение и смерть так механически и неизменно вращаются, все усилия окажутся тщетными. И в самом деле, хотя мы начинаем замечать стремительное непостоянство тела и ума, наше не более чем интеллектуальное понимание никак не может освободить нас. За рождением, которое является возникновением желания, обязательно будет следовать смерть, которая является болью непостоянства и утраты. Однако, желание само по себе не является неизбежным явлением, оно вырастает на почве неведения, но когда неведение рассеивается, желание и его проистекающие страдания перестают существовать. Все учение Будды ведет к этой цели. Будда убеждает нас неустанно стремиться видеть вещи такими, какими они являются, не поддаваться желанию, усердно исследовать и всецело искоренять его. Все загрязнения и несчастья существуют, и существовали, с нашего позволения. Не зная о том, что мы обладаем силой прекратить их, мы продолжаем ворчать, "Да к черту, ничего с этим не поделаешь". Но когда мы осознаем, что все-таки имеем силу изменить мучительный ход своей жизни, оправдания перестают удовлетворять нас. Мы должны внимательно наблюдать, сосредоточиться на прямом пути, и постепенно пройти три этапа - нравственности, сосредоточения, и мудрости.

Побуждаемые этими мыслями, мы встаем с железной скамейки (как быстро нам стало неудобно!) и продолжаем идти вдоль бесконечного поля могил. Когда-то этот вопрос существования казался нам простым - либо ты есть, либо тебя нет, однако даже короткое созерцание раскрывает поразительные сложности. Оказывается, что в течение долгого времени мы считали смерть одним беспощадным монолитом, который однажды стукнет нас по голове, в то время как, в действительности, смерть является тонкой, многократной и сосуществующей с умом, который боится ее. Мы медленно шагаем по гравию, и кладбище вокруг нас кажется более пустым, чем когда-либо. Никого не видно, даже птицы пропали, и мы находимся в полном одиночестве. Сейчас должен возникнуть вопрос: "Если мы неправильно понимали смерть, значит ли это, что мы также неправильно поняли ее следствие - жизнь?" Если то, что мы называли смертью не является единичным и уникальным, но связанным через всю жизнь процессом, возможно ли даже провести ясное и существенное различие между этими двумя? Здесь, мы должны обратиться к Будде, который не говорил о "жизни" и "смерти" как о независимых реальностях, но скорее указывал на то, что опыт - это непрерывное становление, процесс непрестанного изменения, поток появления и исчезновения, который называется самсарой, великим колесом причины и следствия, на сверкающем ободе которого невозможно обнаружить ни начала, ни конца.

По мере того, как мы исследуем ум и тело, мы все сильнее чувствуем неадекватность таких условных слов как "рождение", и "смерть". Мы приняли определения на веру и, теперь, когда мы нуждаемся в них, они оказываются бесполезными. Опыт опрокидывает вымысел. Мы вынуждены задаться вопросом, "Что бы эти слова ни значили, кто рождается, кто живет, кто умирает?". Так грубо исказив в своем понимании явления, мы отчаянно хватаемся за того, кто переживает явления, но можем ли мы обнаружить этого некто? Будда много раз терпеливо объяснял, что человек представляет собой временные соединения пяти совокупностей: формы, ощущений, восприятий, умственных образований, и сознания. Эти совокупности постоянно меняются, однако так быстро, что кажется будто они сохраняют особою индивидуальность, отсюда условные понятия "ты" и "я". Однако такие слова и понятия являются всего лишь условностями, не соответствующими высшей реальности. Жизнь и смерть это всего лишь непрерывное становление пяти совокупностей, внутри которых нельзя найти никакой постоянной сущности, никакой индивидуальности или постоянного "я". Хорошо, мы можем спросить, существует такой то и такой то человек или нет? Конечно же, мы можем сказать что она или он или они или я существуем - это вполне верно на мирском (или "относительном") уровне. Мы все, в известном смысле, потерянные существа, скитающиеся по циклам существования. Но мы должны ясно понять, что, в конечном счете, есть лишь пять совокупностей проходящих через жизнь и смерть, охваченные страданием и наслаждением, утяжеленные неведением и заостренные желанием и страхом. Вопрос "Кто?" становится бессмысленным по мере нашего изучения ума и тела. Здесь, мы обнаруживаем непостоянство, страдание, и сомнение, горящие в справедливой цепной реакции. Вместо того, чтобы тщетно искать владельца огня, не будет ли лучше потушить это пламя?

Будда провозгласил Дхарму не для того, чтобы удовлетворить нашего любопытство о происхождении вселенной, или раскрыть удивительные тайны, и не для того, чтобы поощрить поклонение ему. Его задачей было научить нас тому, как положить конец страданию - тому самому страданию, которое мы испытываем сейчас пока созерцаем эти символы свидетельства смерти. Исследуя с беспристрастными умам, мы начинаем видеть вещи такими какими они в действительности являются, видя их мы отвращаемся от пагубной привычки желания, отвращаясь, мы постепенно освобождаемся от всех страданий. Нам может быть знакома эта мысль, и мы можем даже интеллектуально соглашаться с ней, но до тех пор, пока мы не заставим ее действовать в наших повседневных жизнях мы должны оставаться в сомнении и во власти постоянной смерти. Нас довольно скоро похоронят, должны ли мы оставаться в склепе до тех пор? Свет прозрения может рассеять гробовой мрак и освободить страдающий ум уже в этой настоящей жизни. Если мы будем уделять должное внимание настоящему, будущее само позаботится о себе.

Мы поднимаем взгляд и сквозь солнечный свет обнаруживаем, что прошли целый круг: прямо за изгородью плюща и цветов расположены мрачные ворота этого кладбища. Художник ушел; сторожа нигде не видно; никто не сопровождает нас в этом спокойном путешествии. Мы останавливаемся возле последнего надгробия, старого, чья надпись изъедена временем. Он лежит ровно, униженно перед небом, более не произнося никакого имени человека, но провозглашая истину непостоянства. Его личность стерта - это едва ли более чем случайность, но все же он мысленно провозглашает неминуемую судьбу всех составных вещей. Он с такой же легкостью понесет наше имя, как и любое другое, и в действительности он уже так и делает - пусть мудрец прочитает свое! Смерть тела несомненна, как и мельчайшие конвульсии плоти и мысли в настоящем мгновении. Давайте закончим все это. Никакая отговорка не поможет нам, никакое отвлечение не затуманит эта видимость есть наше собственное надгробие. Она не поддастся порывам надежды или страха, но лишь продолжительному, невозмутимому взгляду мудрости.

Мы выходим из железных ворот обратно в городскую суету, и гранитные холмы постепенно растворяются в дали и в нашей памяти. Идя знакомыми тротуарами, мы странным образом обнаруживаем, что все еще сохраняем настроение или представление перед которым все объекты распадаются на атомы и аспекты откровения Будды. Город показывает столько же символов, сколько и кладбище. Вокруг нас жизнь сгорает так же быстро, как и порох - в накоплении и растрачивании, обретении и потере, желании и отвращении. Мы видим дома, дороги, спешащих людей, но если мы внимательны, мы также заметим, что мы в действительности идем среди памятников своего ума. Мы творим свою судьбу прямо сейчас. Город и кладбище представляют собой одно и то же. Будем ли мы продолжать наше маленькое исследование? Это не так уж трудно: тело двигается, ощущения возникают, ум постигает, объекты ума сменяют один другого - за всем этим можно наблюдать. В городе или на кладбище - процесс один и тот же, давайте просто будем продолжать наблюдать, замечая с невозмутимым вниманием поток явлений. Загрязнения ума не выносят наблюдения; они должны волей неволей исчезнуть. Кто сможет тогда удручить нас? Жизнь, до сих пор казавшаяся одним длинным бедствием, может развернуться в постижении. Когда рождение и смерть постигнуты, они побеждены, а с ними и все виды страдания.

Тот, кто постиг немногое, разве не следует ему постичь большее? Тот, кто желает освобождения, разве не следует ему завладеть своими цепями? Тот, кто хочет верно поступать, разве не следует ему основывать свои поступки на знании? Будда провозгласил природу страдания, его происхождение, его прекращение, и путь к его прекращению. Его слова зависли в воздухе - полные смысла, грандиозные, внушающие трепет, пока мы не начнем двигаться под их руководством. Тогда они станут живой истиной. Тогда мрачный и смертный путь, которым мы шагаем, засияет непосредственным опытом. Окончательное освобождение может быть далеким или близким. Но что действительно важно, так это наше движение к нему.

* * * * * * * *

Автор - американец из Луисвилла, штата Кентукки, закончивший Дартмутский университет и специализирующийся по английскому языку. Будучи актером и писателем, он проводит свободное время в чтении, медитациях, и практике Дхармы.

Воспроизведено по материалам "Вашингтонский Буддист".

Перевод с английского - Сотникова Р.